Я за моногамию.
Я за то, чтобы спать с тобой и только с тобой.
Когда я увидела тебя тогда, в супермаркете, я
сразу подумала: что за мужчина! Зачем такому
изменять? Сейчас СПИД, сейчас болезни Венеры
мутируют с каждым днем и, говорят, врачи не в
состоянии выявить добрую половину этих мутаций,
сейчас немодны аборты, немодны женщины-шлюхи и
даже женщины-вамп что-то как-то посдавали все
свои позиции. Зачем каждый день дрожать? Зачем
рисковать? Зачем нервничать? Зачем тратить
бешеные деньги на уколы и кряхтеть в самый
ответственный момент, натягивая презерватив?
Ведь можно найти прекрасного мужчину и жить с ним
– подумала я тогда в супермаркете, глядя на тебя.
И вот теперь мы вместе. И я теперь за моногамию.
Да, я за моногамию, но есть одна проблема. Меня
возбуждает инициатива сильного мужчины. И то, что
я за моногамию, не остановит меня, если вдруг
чего. Инициатива сильного мужчины так редка в
наше время, мы живем годами, десятилетиями, не
встречая ее, но ведь она может возникнуть в любой
момент, в каком угодно месте. Разве могут наши
отношения и моя верность тебе зависеть от того,
что – слава богу – сильного мужчину я сегодня не
встретила? Мы здесь не в бирюльки играем, мы здесь
вообще-то семью создаем, у нас, возможно, будут
когда-нибудь дети… И дом с камином, и сад… А
сильные мужчины имеют особенность (я это знаю,
потому что – ты уж прости – но до тебя я ведь не
была монашкой) вылезать из самых неподходящих
дыр в самый неподходящий момент – и проявлять
эту свою… ну, инициативу. Что с ней делать, как от
нее защищаться? Я эмансипированная женщина, я не
привыкла, чтобы мужчины проявляли ярую
активность, я теряюсь, я перестаю чувствовать
почву под ногами, инициатива со стороны забивает
мою личность, но – увы! – не мою сексуальность…
О-о, эта моя сексуальность, чтоб ее… О-о, это
общение без прикосновений и определенности –
потому что я ведь ничего не делаю! А точнее –
делаю только вид, что ровным счетом ничего не
происходит, что у меня все в
порядке, все есть, и что я холодна, и спокойно
отношусь к этим длинным взглядам, разговорам на
около… прибрежные темы, и к приглашениям на
медленный танец, и к предложению выпить за
знакомство, и к оплаченному в ресторане счету… И
все это – при моейполной пассивности. Что мне
делать с этими странными купаниями в его заботе,
в его возбуждении, в его энергетике, рядом с этими
его отчаянно-мужскими руками, которые терпят до
последнего, и даже, кажется, до последнего не
решаются (потому что я ведь
оченьэмансипированная!), а потом, при какой-то
секундной и полной отключке разума, хватают как
попало, и где попало, с лицом то ли зверя, то ли
ребенка… Причем, в самый неожиданный момент,
когда уже даже я перестаю быть в чем-то таком
уверенной, и уже с облегчением вздыхаю, что уже
ничего не будет… Но вот это первое касание, по
которому сразу читается наглое покушение на все
мое тело – шея, или спина – потому что в губы так
сразу страшно: сидели ведь, говорили о Бодлере,
или о Бродском, или о Бердяеве (почему-то все на
“бэ”) – конечно, в губы сразу так нельзя, после
Бердяева-то. А при чем здесь Бердяев? И… кто такой
этот Бердяев? И… что он вообще написал? И… на
фига мы о нем говорили столько времени, когда
можно было сразу… Нет, лучше не сразу, лучше
подождать, и даже уже когда сняты трусы, все еще
делать вид, что сомневаешься, и даже стесняешься,
и не поднимать рук, и не размыкать губ, а висеть
эдакой куклой в его объятиях… Эти руки сильного
активного мужчины… И мускулы на его теле,
которые я могу – мамочки, счастье-то какое! –
трогать сколько захочу… И застарелая жесткая
щетина, лениво оставленная на подбородке,
которой он будет касаться самых нежных моих
мест… И первый поцелуй – только после того, как
его пальцы… внутри меня…
Дальше тебе не интересно. Скажу только, что здесь
самое главное не делать сразу все, что хочется.
Иначе он слишком быстро кончит, превратится в
обычного человека – наподобие тебя, только
нелюбимого и некрасивого – и уйдет. А я? Что
делать мне? Ведь – получается – я за моногамию и
я же изменила тебе с каким-то козлом. И как после
этого мне отвечать за свои слова и убеждения,
если – получается – я не могу отвечать даже за
состояние собственной дырки между ног? И мне
наплевать, что ты – если вдруг узнаешь – скорее
всего, простишь меня, потому что без меня ты уже
не можешь жить. Конечно, ты меня простишь – но
мне-то что делать? Ведь у нас семья, у нас
перспективы вдвоем, и – возможно – когда-нибудь
будут дети… И дом, и сад… – все, как я придумала,
когда только увидела тебя тогда, в первый раз, в
супермаркете, и вот ты мой, я долго обтяпывала это
дело – и ты, наконец, мой: ты говоришь, что любишь
меня, что хочешь меня (еще бы!) и даже – что хочешь
от меня детей…
А раз так, то у меня к тебе еще один вопрос. А что
если тот товарищ (ну, ты понял какой) – после того, как кончит –
покажется мне не таким уж нелюбимым и
некрасивым… ведь может быть и такое, да, да, может
быть – ведь как ты думаешь, семьи распадаются?
Так и распадаются!… Так, вот – если вдруг он мне
покажется вполне себе любимым и красивым, и вовсе
даже не наподобие тебя, а получше, и мне
захочется, чтобы он кончил еще раз, и еще, и еще… И
только и делал бы всю жизнь, что кончал, и только
со мной… Что мне тогда делать, скажи пожалуйста?
Ведь мне ничего не останется, как поступить очень
подло и совсем не по нашему семейному плану. Я
ведь за моногамию – правильно? Значит, вероятно,
мне придется оставить тебя и перейти к нему. Ведь
не стану же я, в конце концов, изменять ему с
тобой!
Поэтому.
Чтобы этого не случилось.
Пожалуйста.
Стань сильным.
И проявляй инициативу.
Сам!
Не жди, когда появится он.
Тогда уже будет поздно.
